В одной из майских передач «Времени
джаза» 2015-го года Дмитрий Савицкий,
личность для советских, да и постсоветских джазовых фанатов не менее культовая,
чем Сева Новгородцев для рок-фанатов, рассказывая про историю жизни Майлса Девиса,
упоминает и про роковой во многом выбор
молодого и в те годы ещё только начинающего трубача. Речь там идёт о ловушке, в которую добровольно попадали
почти все адепты би-бопа 1940-ых, то-есть о героине. Ловушке, которую почти
никому не удалось обойти, и мало кому удавалось выпутаться из её сетей. При
этом Дмитрий Савицкий говорит буквально следующее (цитата): «Майлз
– образец чистоты, ругавший бопперов за их кошмарные нарко-привычки, Майлз, у
которого целый год в Нью-Йорке жил Чарли Паркер, не слезавший с иглы даже под
душем, Майлз, у которого в друзьях были самые известные джанки джаза, «от
скуки» влепил себе первую дозу…»
 |
| Miles Davis |
Дело в том, что причина той самой
скуки крылась в депрессии, надолго поразившей душу Майлса и поставившей его на
край гибели. Вот, как он сам вспоминал о тех днях:
«Когда я вернулся, на меня навалилась жуткая депрессия, и я оглянуться
не успел, как крепко подсел на иглу, и потом целых четыре года выбирался из
ада. Впервые в жизни я перестал контролировать себя и стремительно падал в
пропасть». /Майлс Девис.
Автобиография. Стр. 164/
Происходило это весной 1949-го и
вернулся Майлс Девис в Нью-Йорк тогда из Парижа после первых в своей жизни
зарубежных гастролей. И первой (возможно и последней) любви, разбившей его
сердце.
Апрель в Париже.
Не знал я прежде то, что сердце петь умеет.
И не скучал по теплому объятию
Я до того парижского апреля,
Неповторимого, что из себя не смог изгнать я.
Примерно так поётся в джазовом
стандарте 1932-го года, сочинённого композитором Верноном Дюком (Vernon Duke)
на слова поэта Айпа Хорбурга (E. Y. “Yip” Harburg) для бродвейского ревю «Двигайся
чуть быстрее» (Walk a Little Faster).
Песня эта называлась «Апрель в Париже».
Она была очень популярна в джазовой среде и многие бопперы рано или поздно
выбирали её в качестве темы для своих импрвизаций. В ней поётся об очаровании
Парижа в апреле, когда цветут знаменитые парижские каштаны, повсюду влюблённые
парочки вдоль набережной Сены, где по-настоящему можно ощутить непередаваемое
весеннее опьянение. То чувство любви, которое больше невозможно повторить ни в
какой другой точке планеты.
Свой апрель в Париже было суждено
прожить и двадцатитрёхлетнему трубачу из Сент-Луиса, Майлсу Девису, который
приехал в Париж на гастроли весной 1949-го года.
Год 1949-ый был, пожалуй, самым значительным в судьбе молодого трубача. Но не потому, что знаменовал собой пик его карьеры или наиболее значительные свершения на творческом поприще. Всё это было ещё впереди. Однако именно в 1949-ом на горизонте его 50-летнего творческого марафона обозначился тот путеводный маяк, стремлением к которому будет этот марафон освещён в дальнейшем постоянно. Именно в этот год, когда состоялись исторические сессии Birth of the Cool, знаменитые записи с Capitol Band, креативным нонетом Девиса, совершилось превращение подающего надежды талантливого ученика-боппера в набирающего силу мастера, будущего гения-творца.
Долгие ночные посиделки в
крохотной каморке Гила Эванса близ знаменитой 52-ой улицы принесли свои первые
плоды: создание нового, креативного джазового стиля cool. Теоретики джаза поспешно приписали
этому термину одно из наиболее употребительных значений: прохладный. Однако
название тех исторических сессий, которое дал им Майлс, скорее всего,
относилось к лексикону хипстеров и носило смысл «клёвый», словечко, очень
распространённое в их среде. Этим Майлс наверняка хотел подчеркнуть, что он
принёс в мир джаза новые смыслы и новые критерии, на тот период самые передовые
и свежие, клёвые, одним словом.
 |
| Miles Davis |
Парижские гастроли стали для него
триумфом и кровоточащей раной одновременно. Если в Нью-Йорке он был кумиром среди
узкого круга избранных слушателей, то во Франции он быстро завоевал широкую
славу в самых различных музыкальных кругах и в особенности среди
интеллектуальной молодёжной элиты. Его и Паркера, выступавших в концертном зале
«Плейель», постоянно окружали толпы поклонников, с ними вели диспуты и споры
молодые интеллектуалы из парижских поэтических салонов и кинематографического
авангарда. От них сходили с ума самые пикантные парижские красавицы.
 |
| Miles Davis and Juliette Greco |
В одну из
них Майлса угораздило влюбиться.
На Парижском фестивале джаза
оркестр пианиста Теда Дамерона, в котором играл Майлс произвёл настоящий фурор,
несмотря на то, что главной звездой фестиваля был заявлен Сидней Беше,
знаменитый ветеран из Нового Орлеана, давно осевший в Париже. В Париже Майлс
Девис познакомился с Жаном Полем Сартром, Пабло Пикассо, Борисом Вианом, Жаном
Кокто. Познакомился он в Париже в тот год и с очаровательной брюнеткой по имени
Жюльетт Греко. «Никогда в жизни мне не было так хорошо», напишет он много лет
спустя о встрече с ней.
 |
| Juliette Greco |
«С Жюльетт мы познакомились на
одной из репетиций. Она просто приходила, садилась и слушала музыку. Я не знал,
что она известная певица, ничего про нее не знал. Она сидела такая красивая —длинные
черные волосы, прекрасное лицо. Миниатюрная, стильная, она сильно отличалась от
женщин, которых я знал. Она и выглядела иначе, и держалась совершенно
по-другому». /Майлс Девис. Автобиография. Стр.161/
Они познакомились и уже не расставались.
Майлс был очарован Парижем, его атмосферой, наполненной упоительными ароматами
свободы. Парижем, где никто не попрекал его цветом кожи, а очаровательная белая
фея заворожённая звуками его магической
трубы, принадлежала ему без остатка.
 |
| Miles and Juliette |
«У меня тогда в Париже душа
перевернулась. Я даже песни объявлял на французском. Мы с Жюльетт, взявшись за
руки, бродили вдоль набережной Сены и целовались, глядя друг другу в глаза,
потом еще целовались и сжимали пальцы друг друга. Это было как в сказке, как
будто меня кто-то загипнотизировал, я был в каком-то трансе. Со мной никогда
раньше такого не было. Я всегда был настолько поглощён музыкой, что у меня
совсем не оставалось времени на романтику. Музыка была всей моей жизнью, пока я
не встретил Жюльетт Греко, которая научила меня любить не только музыку».
/Майлс Девис. Автобиография. Стр.163/
Им приходилось общаться
междометиями и жестами. Она не говорила по-английски, он не знал французского.
Они разговаривали глазами, жестами и чувствами, которыми они жили. В Париже был
апрель. И Майлс был по уши влюблён. Всем окружающим казалось, что они никогда
не расстанутся. Жан-Поль Сартр горячо убеждал их пожениться. Жюльетт просила
Майлса остаться, не бежать от судьбы. Но остался не Майлс, а барабанщик из их
оркестра, Кенни Кларк, говоривший Майлсу, что тот будет сущим глупцом, если
вернётся в Штаты, оставив в Париже свою первую настоящую любовь. Однако Майлс
Девис уехал, уехал с разбитым сердцем, влюблённый в Париж и в свою белую фею
Жюльетт. Он покидал Париж одиноким, бесконечно несчастным парнем, буквально сбежав
от такого близкого, настоящего счастья.…
«Когда я уезжал, в аэропорту было
много грустных лиц, включая мое собственное...Господи, я чувствовал себя таким
несчастным в самолете, что не мог и слова вымолвить…» /Майлс Девис.
Автобиография. Стр.163/
The Man I Love
7 февраля 1927 года в городе Монпелье на юге Франции
в семье корсиканца и француженки родилась очаровательная дочь, которую
счастливые родители назвали Жюльетт. Поскольку работать родителям пришлось на
юге Франции, детство будущей звезды французского шансона прошло в доме бабушки
по материнской линии. Ребёнком она обучалась практике классического вокала в
Парижской опере, что сыграет в своё время немаловажную роль в её певческой
карьере. Войну Жюльетт застала в юном возрасте, но это не помешало ей вступить
в ряды французского Сопротивления по примеру родителей. Ей было всего 16, когда
её вместе со старшей сестрой арестовало гестапо. Произошло это в Париже в 1943
году. Их мать была схвачена гестаповцами незадолго до ареста сестёр Греко. В
конце концов несколько месяцев спустя Жюльет вышла на свободу: выручил юный
возраст отважной подпольщицы.
Но возвращаться ей было некуда, дома у неё теперь не
было. А из одежды на ней было только синее хлопчатобумажное платье да босоножки,
в которых её арестовали. В таком виде,
почти полураздетая, бедняжка смогла преодолеть восемь миль от печально
известной тюрьмы Fresnes до Парижа. На улице стояла одна из самых суровых зим,
что помнила Франция. Она нашла убежище у своего бывшего учителя французского
языка. Он жил в ветхой маленькой гостинице в парижском квартале
Сен-Жермен-де-Пре. Там она нашла комнату и еду, но у неё не было ничего из одежды,
кроме того голубого платья и босоножек.
"Я была такой продрогшей и такой голодной,"
вспоминала она много лет спустя, "что оставалась в постели в течение
двух лет."
Знакомые студенты и актёры снабдили её кое-какой
мужской одеждой: свитерами, куртками , брюками, которые были все ей не по росту
и в которые она запросто могла полностью завернуться. На улицах люди
оборачивались ей вслед, слегка шокированные её живописным обликом. Однако не за
горами было время, когда этот необычный прикид станет модой, а проникновенный
взгляд Жюльетт Греко будет увековечен на гигантских фото-плакатах, созданных
многими знаменитыми фотохудожниками, включая Вилли Рониса, Анри Картье-Брессона
и Роберта Дуано.
Жюльетт выжила в оккупированном Париже в основном
благодаря дешёвым мясным бульонам, которые ей удавалось заказывать в кафе на
деньги, полученные от случайных заработков в театре и на съёмках в киномассовках.
Когда в августе 1944-го года Париж был освобожден, Жюльетт каждый день проводила
возле Отеля «Лютеция», куда прибывали оставшиеся в живых узники нацистских
концентрационных лагерей. Однажды, в толпе измождённых заключенных, напоминавших
живые скелеты, она увидела сестру и мать. "То, что я пережила в оккупированном
Париже не шло ни в какое сравнение с теми двумя годами, которые довелось им
провести в Равенсбрюке," - вспоминает Жюльетт эту встречу. "Мы
молчали, крепко обняв друг друга. Не было слов для того, чтобы выразить, что я
чувствовал в тот момент."
Война закончилась и, несмотря на голодное и
бесприютное существование, жизнь наполнилась радостью, которую принесло с собой
долгожданное чувство свободы. Однако для Жюльетт не всё складывалось гладко: в
1946-ом её мать покидает Францию, переехав в Индокитай. Жюльетт остаётся во
Франции совершенно одна. "Мы были бедными," -говорит она.
"Но
это не имело значения, потому что наконец мы были свободными, и мы все делили
между собой то немногое, что у нас
было". Греко, как и все артисты и интеллектуалы того времени, жила
на левом берегу Сены, снимая комнату с ванной. Она никогда не запирал её, чтобы
её многочисленные друзья могли бы в любое время найти у неё приют. Комнатка, в
которой она жила была маленькой, но в ней всегда находилось место для её
друзей, которым было негде переночевать.
 |
| Juliette Greco |
Она с головой погружается в богемную жизнь
послевоенного Парижа. Местом её постоянного обитания становится знаменитое
предместье Сен Жермен де Пре, своеобразное сакральное место парижских нонконформистов,
артистов, музыкантов, философов. Она быстро попадает в круг французской артистической
элиты и знакомится с Жаном Полем Сартром,
Борисом Вианом, Жаном Кокто. Со своими
длинными чёрными волосами и бахромой, с проникновенным взглядом и одеждами не
по росту, Греко быстро становится музой левобережья, её экзистенциальным
талисманом, gamine-
символом и центром притяжения для неугомонных фотографов.
Жан-Поль Сартр, наиболее яркий представитель артистической
элиты Парижа и властитель умов, один из основателей французской школы
экзистенциализма, пленил воображение Жюльетт своей гуманистической теорией.
 |
| Jean-Paul Sartr |
Одним
из центральных понятий этой теории являлась свобода. Сартр определял свободу
как неотъемлемое, главное право человека, которым его наделила природа от
рождения. Он рассматривал это понятие не как свободу духа, ведущую к
бездействию, а как свободу выбора, побуждающую человека действовать. Это право
на выбор действия у человека никто не может отнять. Именно этот постулат и стал
главным мотивом в становлении личности самой Жюльетт.
"Я хотела быть трагической актрисой, но
один мой приятель предложил мне использовать мой голос в ином качестве. Я
любила поэзию и литературу, так почему было не читать вслух стихи?"
Голосовая озвучка это довольно точный способ описания стиля пения Греко. "Я
не Мария Каллас, это точно", - смеется она, - " но у меня действительно
получилась удивительная карьера, когда я могла путешествовать по миру и петь
все те замечательные вещи перед большими толпами людей."
 |
| Juliette Greco |
Эти слова Жюльетт Греко произнесла, будучи уже
всемирно известной певицей и пожилой дамой. Но пока ещё был апрель 1949-го, Жан Кокто предложил ей
крохотную роль в его фильме «Орфей», а в Париж на гастроли приехал молодой
трубач-модернист Майлс Девис, ворвавшись в её жизнь стремительно и дерзко, как и
подобает истинному американцу.
Она приходила на репетиции этих немного экзальтированных
афроамериканцев и молча слушала их причудливые импровизации, которые словно
завораживали её. Новый язык би-бопа, непохожий ни на что известное ей в музыке,
по-видимому, отзывался каким-то очень сильным её переживаниям, острота которых
ещё не изгладилась в её душе. Особенно проникали в душу отрывистые, нервные
звуки трубы молодого, импозантного Майлса Девиса. Возможно, она почувствовала в
них ту же душевную боль, которая терзала и её в оккупированном Париже несколько
лет назад, когда она была совсем ещё юной девушкой.
Однажды он придёт, любимый мой
Он сильным будет и большим, любимый мой
И когда он придёт ко мне
Я постараюсь, чтобы он остался
Так поётся в первых строках песни
« Мой любимый» (The man I love) братьев Джорджа и Айры Гершвинов, ещё одного
эвергрина, тоже весьма популярного среди джазменов. Не обошёл эту вещицу своим вниманием и Майлс
Девис, записавший сей романтичный опус братишек Гершвинов 24 декабря 1954-го с группой, которую он
звучно назвал «Майлс Девис и его гиганты джаза». По своему содержанию и смыслу композиция
«Мой любимый» весьма точно подходила к продолжению того парижского апреля,
когда Майлс с необъяснимым упорством рвался из города своей первой любви
обратно в Штаты, оставляя в Париже женщину, которую он обрекал на неизвестность
и ожидание…
Но он не мог себе представить
тогда, что ему ещё предстояло пройти сквозь мучительное чистилище для
избавления от героинового ада, в который
он попадёт вскоре после возвращения в Нью-Йорк…
Round Midnight
Вернувшись в Нью-Йорк Майлс
впадает в жесточайшую депрессию. Надежде на то, что после успехов у парижской
публики, Нью-Йорк встретит его с распростёртыми объятиями сбыться было не
суждено. Как и предсказывал умудрённый жизнью Кенни Кларк. И как это часто
бывает, совершив одну ошибку (безосновательно расставшись с любимой), он
моментально совершает следующую, ещё более чудовищную и почти непоправимую:
подставляет вены шприцу с героином.
Это сатанинское вещество
постепенно, день за днём поглощало некогда ясную и пылкую душу музыканта.
Первоначальное кажущееся облегчение быстро сменилось всепоглощающей зависимостью
от жуткого препарата. Творческие планы, поиски новых музыкальных открытий и
путей заброшены. И их место прочно заняли лихорадочные поиски денег для
очередной дозы. Поиски денег любой ценой. И вот он уже крышует уличных
проституток, получая с них мзду, которую тут же тратит на зелье. Майлс Девис не успевает оглянуться,
как оказывается на самом дне, в обществе самых низших элементов городского
нью-йоркского социума, вращается среди наркодилеров, проституток и
сомнительного вида «музыкальных агентов», прибравших к рукам его талант и нещадно
эксплуатировавших его.
Под губительным воздействием наркотиков
Майлс быстро превратился из некогда дисциплинированного
молодого парня спортивной наружности в сущую
развалину. Особенно заметна эта перемена в редких записях той поры,
демонстрирующих явную деградацию техники его игры по сравнению с той прозрачной
лёгкостью, которую он смог добиться на сессиях “Birth of The Cool”. Едва разгоревшийся
рассвет сменился кромешной полночью, затмившей его жизнь на несколько лет.
Miles
Davis Quintet - 'Round Midnight, запись 1953-го года. Майлс Девис -труба, Чарли Чен (Чарли Паркер)-альт-саксофон, Сонни Роллинз-тенор-саксофон, Уолтер Бишоп-фортепиано, Перси Хи- контрабас, Филли Джо Джонс-барабаны.
“Round Midnight” или, как часто её называют, «'Round About Midnight» - самая, пожалуй, знаменитая композиция Телониуса Монка,
культового пианиста и композитора эпохи джаз-модерна. По-русски её название
означает «Вокруг или Около Полуночи». Количество вариантов кавер-версий «Полночи»
даже у самого Монка с трудом поддаётся точному подсчёту. Эту пьесу играли все крупные джазмены кула и бопа,
симфонические оркестры и пели вокалисты. Во Франции Бертран Тавернье снял фильм
«Вокруг Полночи». Джо Хендрикс написал слова и пел эту вещицу, как впрочем, и
другие вокалисты джаза, включая Эллу Фицджеральд. Телониус Монк сочинил эту
гениальную вещь, с некими готическими оттенками в 19 лет и назвал её сначала «Grand Finale». А тот «полночный»
этап жизненного пути Майлса Девиса едва не стал для него реальным финалом.
 |
| Miles Davis |
Несколько раз он был на краю
пропасти, хозяева клубов, где ему удавалось найти работу для своих музыкантов, не
скрывая презирали его и платили гроши за его выступления. Музыкальные агенты
утаивали часть его заработка, полицейские взяли его на заметку, как отпетого
наркомана и привычно заставляли засучивать рукава, ища свежие следы уколов. Они
следили за ним и несколько раз ловили с наркотиками и сажали в камеру. Только
благодаря усилиям и деньгам его отца, Майлс выходил на волю. После того, как
однажды Майлс и барабанщик Арт Блейки угодили в тюрьму, появилась разгромная
статья в самом известном джазовом издании «Даун Бит». После выхода этой статьи
свинговый бенд-лидер Кэб Келлоуэй, известный
в мире джаза, как лютый ненавистник джаз-модерна, в одном из интервью
совершенно унизительно отозвался о Майлсе и его коллегах и все его слова, в
которых было много вымысла попали на страницы нью-йоркской прессы.
Майлс понимал, что все эти
грязные сплетни о нём и его образе жизни могли дойти до Жюльетт, чьим мнением о
себе и чувствами к нему он очень дорожил, несмотря на степень своего падения.
Майлс понял, что дошёл до самого края бездны и решил покончить со своей
пагубной страстью к адскому зелью. В 1954-ом году, почувствовав в себе силу
покончить с героином, он понял, что не хочет больше терпеть к себе
унизительного отношения. Он знал, что только отец, нежно любивший его, сможет
поддержать его в столь безнадёжном положении и протянуть руку помощи. Он
приехал в отцовский дом в Сент-Луис с покаянием и надеждой. Отец, в ответ на
полный отчаяния и надежды взгляд сына сказал: «…Я ничего не могу сделать для
тебя, сынок, я могу только дать тебе любовь и поддержку. Всю основную работу ты
должен проделать сам». И случилось чудо: Майлс сумел проделать эту
работу , прошёл сквозь жутковатое чистилище под названием «холодная индейка» и избавился
от наркотической зависимости.
 |
| Miles Davis |
Полночь для Майлса закончилась и
на горизонте появился долгожданный, заветный свет возрождения к жизни. Вот, как
сам Майлс говорил о своём преображении после победы над героином:
«Глубоко внутри я всегда
оставался таким, каким я был до наркотиков. Этот опустившийся наркоман никогда
не был реальным мной. Поэтому, завязав с наркотиками, я снова обрел настоящего
себя и стал расти и развиваться дальше, а это и было главное, для чего я вообще
приехал в Нью-Йорк, — расти и развиваться» /Майлс Девис. Автобиография.
Стр.240-241/.
Parlez-moi d`Amour
Пока Майлс боролся в Нью-Йорке и других городах США с одолевавшими его демонами, Жюльетт в Париже начала свой путь к славе. Путь шансонье.
 | ||||||||||
Juliette Greco
Она выбирала стихи подобные тем,
что сочинял Жака Превер и просила композиторов сочинить для них музыку. Одним
из этих композиторов был Жозеф Косма, который писал музыку на тексты Жана
Ренуара. Когда Жюльетт спела Parlez-Moi d'Amour, это ознаменовало, что в судьбе
её произошли коренные изменения и дни, когда она зарабатывала ничтожные пять
франков за шоу навсегда остались в прошлом. Эта классическая песня 1930-х годов,
звучит сегодня на 37-ми языках и является одним из тех неповторимых шансонов
про любовь и поцелуи, которые сделали французских певцов - от Шарля Трене,
Жоржа Брассенса и до Сержа Генсбура и Сальваторе Адамо- знаменитыми во всём
мире. Звёзды французской эстрады без колебаний приняли Жюльет Греко в свои
ряды. Теперь уже Превер писал свои песни
специально для неё. Как, впрочем, и
Жан-Поль Сартр.
Да, Сартр тоже писал песни для Греко. "В
её голосе таится миллион стихов," - говорил этот самый известный
интеллектуал в мире. "Это как теплый свет, что оживляет горящие
угольки внутри всех нас. Именно благодаря ей и для неё я стал сочинять песни. Сорвавшиеся с её губ,
мои слова, превращаются в драгоценные камни."
Летом 1954 года Жюльет Греко
приехала из Парижа в Нью-Йорк. В те годы она уже считалась ведущей французской
актрисой и певицей. Она прилетела в Нью-Йорк, чтобы участвовать в пробах на
роль леди Брет Эшли в фильме «И восходит солнце» по роману Эрнеста Хемингуэя,
который собирался снимать режиссер Хэнри Кинг. Внезапный визит Жюльетт взорвался в памяти Майлса Парижем 1949
года. Он не забыл тот короткий, но прекрасный роман и пять лет спустя по-прежнему
был влюблён в Жюльетт. И любовь эта по-прежнему мучала и лихорадила его, как
тяжёлый недуг.
Для Жюльетт был зарезервирован
номер в Waldorf Astoria на Парк-авеню. Майлс мечтал её увидеть, мечтал и
боялся. Между их встречей в Париже и той, что надвигалась, чёрным призраком
встали страшные годы. И он не знал, как она его встретит после всего, что он за
эти годы натворил.
Жюльетт сама его разыскала и
назначила встречу в отеле. Майлс , трепетавший от волнения и неуверенности в
себе, не в состоянии был определить правильную линию поведения при встрече с
любимой. Вот, что сам Майлс написал об этом в своих мемуарах:
«Помню, правда, что мне было
немного не по себе из-за того, что после Парижа она (Жюльетт) не выходила у
меня из головы, вошла в мою плоть и кровь. Она была, я думаю, первой женщиной,
которую я по-настоящему полюбил, и то, что нам пришлось расстаться, разбило мне
сердце, подтолкнуло меня к пропасти и к героину. Я нутром понимал, что хочу её
увидеть — должен ее увидеть. Но на всякий случай я прихватил с собой друга,
барабанщика Арта Тейлора. Так мне было легче справиться с этой ситуацией» /Майлс
Девис. Автобиография. Стр. 241/.
Два афроамериканца,
нарисовавшиеся в холле фешенебельного отеля произвели панику, как от пожара. И когда Майлз потребовал позвонить в
номер Жюльет Греко и известить её о том, что он внизу, портье пришёл в такой
трепет, что никак не мог нащупать трубку телефона.
«Я подошел к ресепшн и спросил
Жюльетт Греко. Мужик за конторкой переспросил: «Жюльетт... кто?» Этот мерзавец
смотрел на нас как на что-то сверхъестественное, как на спятивших. Я повторил
её имя и велел ему позвонить ей. Он так и сделал, но, набирая номер, вперился в
меня взглядом, в котором читалось: «Невероятно!» Когда она попросила его пригласить
нас наверх, мне показалось, что этот болван тут же на месте отдаст Богу душу»
/Майлс Девис. Автобиография. Стр. 241-242/.
Майлс с приятелем поднялся на
этаж. Дверь номера открылась и ему на шею бросилась Жюльетт, всё та же
очаровательная белая фея, от которой он буквально сбежал пять лет назад. Она была уверена, что Майлс придёт один и не
сразу заметила рядом с ним Арта Тейлора. А увидев, остолбенела от неожиданности
и загоревшиеся было в её глазах искры радости, как-то померкли. Несмотря на её
явное разочарование от того, что он пришёл к ней не один, Майлс инстинктивно
почувствовал, что она любит его так же, как и тогда, в Париже. Но эти страшные пять лет, будто непреодолимая
пропасть, встали между ним и его возлюбленной. Сердце его бешено колотилось, но
он изо всех сил старался подавить нахлынувшие на него чувства, так что
разговаривал с ней совершенно холодно. И повёл себя совершенно непристойным
образом. Так, словно пришёл не в номер к своей возлюбленной, а к одной из
путан, за счёт которых он ещё не так давно вёл постыдную жизнь жиголо. Стараясь
казаться холодным и равнодушным, он произнёс: «Жюльетт, дай мне денег, мне
прямо сейчас позарез нужны деньги!». Жюльетт бросилась к сумке, достала пачку
долларов. На лице у неё застыло полное изумление, будто она не верила, что
такое может происходить
Много лет спустя Майлс рассказал про свои чувства, обуревавшие его в ту драматическую встречу, в которой судьба давала ему второй шанс, упущенный им ещё более нелепо, чем первый:
«Я беру деньги и начинаю расхаживать по комнате с равнодушным видом — на самом деле я хотел бы схватить её в охапку и отнести на постель, но я смертельно боялся того, чем это для меня могло бы обернуться — полной потерей контроля над своими чувствами. Через пятнадцать минут я сказал, что нам нужно идти. Она спросила – увидимся ли мы. Я буркнул, что постараюсь приехать на съемки в Испанию. Когда я закрывал дверь, она потянула её на себя и прошептала:
- Но ты вернешься?» /Майлс Девис. Автобиография. Стр. 241-242/.
Несомненно, что такое непристойное поведение любимого человека причинило Жюльетт обиду и боль. Ведь таким образом с ней не позволял себе обходиться ни один мужчина. И было совершенно очевидно, что кинопробы для неё были лишь поводом увидеться с Майлсом, о котором она тоже не могла забыть все эти пять лет. И словно не веря в случившееся, она хваталась за соломинку, спрашивая у Майлса, вернётся ли он. В ответ Майлс только грязно выругался, хотя в душе надеялся, что Жюльетт под каким-нибудь предлогом попросит его остаться. Но она была так шокирована грубыми выходками этого неизвестного ей Майлса, так непохожего на прежнего парня из того парижского апреля, что была просто в шоке от услышанного и отпустила дверь.
Он не вернулся, а роль леди Брет Эшли сыграла Ава Гарднер.
И тем не менее Жюльетт не возненавидела его, хотя другие на её месте поступили бы именно так. А много лет спустя, кажется в 2006-ом, в одном из интервью она вспоминала о своих отношениях с Майлсом с большой теплотой:
«Сартр спрашивал у Майлса, почему мы не поженимся, но Майлс сказал, что для этого он слишком сильно любит меня, и что, если мы поженимся, то меня в США все будут считать "шлюхой негра", а это уничтожит мою карьеру. Мы продолжали встречаться время от времени вплоть до его смерти. Он был одним из самых элегантных мужчин, которых я знала».
Воистину сердце любящей
женщины-это загадка, непосильная ни одному мудрецу. Что бы ни случилось в
отношениях с любимым, она всегда будет ждать от него только нежных слов, шепча,
как заклинание «Parlez-Moi d'Amour»…
Жду я нежных слов…
Мой друг, повторяйте их снова!
Хоть их смысл не нов,
Я слушать их вечно готова!
Лучше всех даров
Слова, что я слышу, волнуясь:
«Я люблю вас!»
Les Feuilles Mortes
Но на этом история белой Феи и чёрного
Мага не окончилась. Майлс не вернулся в тот раз, а более того, он позвонил
Жюльетт и сказал, что не приедет в Испанию, но непременно разыщет её в Париже,
когда там окажется. Совершенно ничего не понимая, Жюльетт всё же дала ему свой
парижский телефон и адрес. И потом, два года спустя они всё же встретились и
стали любовниками. Поначалу она не хотела прощать ему то неподобающее
поведение, которое он позволил себе по отношению к ней в «Астории». Но Майлс
объяснил ей, какая смутная буря чувств бушевала тогда в его душе. В результате
он был прощён, хотя Жюльетт и сказала, что его выходки тогда очень сильно
огорчили её. И тем не менее в кадре одного из её фильмов той поры на
прикроватной тумбочке стояла рамка с фотографией Майлса.
У них всё наладилось и, по словам
Майлса, им стало хорошо, как в первый раз. Но дважды в одну и ту же реку не
войдёшь. И осенью 1956-го они уже были совсем не теми влюблёнными романтиками,
опьянёнными весенними ароматами парижского апреля 1949-го. У каждого за спиной
остались свои взлёты и падения. Свои ошибки и победы, которые не могли не
изменить их постепенно черствеющие сердца и души.
Майлс, после своего
наркотического ада, из которого ему пришлось выбираться долгие четыре года, превратился
из приветливого и обаятельного юноши в замкнутого и настороженного, мрачного
мужчину. Многие объясняли это высокомерием зазнавшегося гения. Но на самом деле
это была защитная реакция человека, потерявшего доверие к окружающим. Он не
всегда понимал, кто ему враг, а кто друг, и в основном даже не пытался это
выяснять, держась со всеми почти одинаково равнодушно. Таким способом он
оберегал себя и не тратил своих чувств ни на кого из окружающих. Именно этот
инстинкт сработал в его душе и в тот злосчастный день в «Астории», когда он
вторично упустил своё счастье, побоявшись своих чувств.
 В душе Жюльет, несмотря на то, что она смогла простить Майлсу его неадекватность, наверняка остался шрам от совершенно незаслуженной обиды. Такое даже у горячо любящей женщины не проходит бесследно. А, главное, она окончательно потеряла надежду обрести с Майлсом то счастье, о котором мечтала. И которое могла бы обрести только с ним и ни с кем другим. Ведь когда в тот апрель 1949-го она призналась ему, что ни один мужчина её не интересует, кроме Майлса, это были не пустые слова. И три её замужества вовсе им не противоречили. Потому что не могли принести ей счастья.
Где то на своём жизненном пути
они проскочили ту развилку, где должны были бы соединиться навсегда. И
потерпели жизненное крушение. Совсем как в песне Владимира Высоцкого «О двух
красивых автомобилях».
....Это скопище машин
На тебя таит обиду.
Светло-серый лимузин!
Не теряй ее из виду!
Впереди - гляди - разъезд!
Больше риска, больше веры!
Опоздаешь! Так и есть!...
Ты промедлил, светло-серый!
Они знали - игра стоит свеч,
А теперь - что ж сигналить рекламным щитам?
Ну, а может гора ему с плеч
Иль с капота, и что у них есть еще там...
Владимир Высоцкий - Песня о двух красивых автомобилях - http://megalyrics.ru/lyric/vladimir-vysotskii/piesnia-o-dvukh-krasivykh-avtomobiliakh.htm#ixzz3ySs3zeqI
К своей возлюбленной Майлс
примчался в Париж осенью 1956-го. А перед этим, кажется, в марте ему делали
операцию на гортани, и врачи запретили ему разговаривать в течение десяти дней.
Но Майлс не смог выдержать этот запрет и однажды не просто заговорил, а заорал.
На одного из агентов, подсунувшего ему негодный контракт. Голос он конечно
потерял. И с тех пор мог говорить только каким-то зловещим шёпотом, за что к
нему прочно приклеилось прозвище «Prince of Darkness (князь тьмы)», которое вместе с "полуночной" окраской
звучания его инструмента и мрачной репутацией в светской хронике добавило патину таинственности его персоне.
Потеряв свой природный голос, Майлс взамен обрёл наконец-то, к чему всегда
стремился- неповторимый голос своего инструмента, зазвучавшего так пронзительно
и печально, словно смертельно раненая птица. Безголосый "князь тьмы" стал магом удивительных, завораживающих звуков.
Помирившись с Жюльет, Майлс снова
повстречался и с Жаном Полем Сартром, у которого часто бывал у него в гостях.
Изъяснялись они по-прежнему на ломаном французском, таком же английском и
жестами. Видимо в одну из таких встреч Сартр и задал Майлсу свой сакраментальный
вопрос о женитьбе, про который шла речь выше.
Вскоре Майлс снова приехал на
несколько недель в Париж как солирующий гость. И познакомился в эту поездку
через Жюльетт Греко с французским кинорежиссером Луи Малем. Он признался Майлсу,
что всегда любил его музыку и хочет, чтобы тот написал тему для его нового
фильма «Лифт на эшафот». Майлс согласился, ему это предложение было интересно
тем, что он ещё ни разу до этого не сочинял для кино. Майлс просматривал кадры
кинофильма и с ходу импровизировал, пытаясь создавать музыкальные коллажи,
отвечавшие композиции сюжета. Это был триллер, фильм про убийство. И процесс
создания саундтрека происходил в старом, очень мрачном и темном здании. По
мысли Майлса это должно было придать музыке больше характера,
соответствовавшего атмосфере фильма. И он не ошибся: сюжет фильма обрёл
необычайную выразительность в созданном Майлсом саундтреке.
 В те дни Майлс и Жюльетт проводил много времени вместе, но именно тогда они решили остаться только любовниками и просто хорошими друзьями. Карьера Жюльетт во Франции к тому времени полностью состоялась, ей там, безусловно, нравилось и она не помышляла о переезде в США. Майлс напротив безусловно тяготел к Соединенным Штатам. И хотя он не собирался постоянно там обитать, переезд в Париж навсегда его никогда не привлекал, хотя он очень его полюбил, как и очаровательную парижанку Жюльетт Греко. Он каким-то образом сумел себе внушить, что в Париже он не смог бы состояться как музыкант. Ему казалось, что те джазмены, которые туда переехали, потеряли ту энергию и остроту, которые давала жизнь в Соединенных Штатах.
«Не знаю, наверное, это связано с
культурой — которую чувствуешь, из которой вышел. В Париже я не смог бы каждый
день слышать на улице великолепные блюзы или таких людей, как Монк, или Трейн,
или Дюк и Сэчмо. Это возможно только в Нью-Йорке. И хотя в Париже много отличных
музыкантов с классическим образованием, все же они слышат музыку не так, как американцы.
Так что я никак не мог остаться в Париже, и Жюльетт это понимала» /Майлс
Девис. Автобиография. Стр. 285/.
Любовь, как и жизнь, является
бесценным даром небес и если мы пренебрегаем ей, делая свой жизненный выбор, мы
обязательно обрекаем себя на одинокое, безрадостное существование. Отсутствие в жизни человека истинной любви не
возместить никакими атрибутами суетной земной жизни. Ни слава, ни богатство, ни
многочисленные «победы» у противоположного пола не принесут подлинной радости и
не наполнят жизнь светом доброты и теплотой взаимности.
Miles Davis Quintet-Autumn Leaves (Les
Feuilles Mortes) -запись 1958-го года.
«Les
Feuilles Mortes» - на языке Бодлера это «Мёртвые Листья», а не осенние или
опавшие, как эту песню нарекли в США, когда Джонни Мерсэр в 1947 году написал к
ней английский текст.
ЭпилогИстория отношений белой Феи и чёрного Мага наглядное свидетельство роковых заблуждений, в которые человек может вовлечь себя, отвергнув, сей великий дар свыше, устремившись навстречу мнимой, заветной и манящей цели. Майлс в своём фанатичном стремлении оказаться выше и впереди всех, довести джаз до небывалых высот и заставить мир признать эту музыку великим искусством, равным в своём величии европейской музыкальной традиции, заплатил за это собственным счастьем и собственной жизнью, которые он положил на алтарь этой мечты. Он стал знаменит и снискал при жизни лавры величайшего джазового новатора, чьё имя в истории американской музыки заняло место рядом с такими её знаменитыми деятелями, как Игорь Стравинский, Джордж Гершвин и Дюк Эллингтон. Однако путь на Олимп славы пролёг через бездну, которая выжгла его душу и отняла навсегда возможность любить и быть любимым. Ни одна из его бесчисленных женщин, в объятья которых постоянно кидала его бурная и лютая судьба не заменили ему той юной Феи, которую он встретил в Париже в далёком апреле 1949-го.
Проскочив заветную развилку,
каждый из них пошёл своим путём, редкие встречи в шикарных парижских отелях не
могли заменить им романтической весны, которую провели они на набережной Сены в
1949-ом среди беззаботных целующихся пар. И никакой самый бурный секс в
роскошных апартаментах не мог вернуть им того восхитительного чувства первой
любви, от которого перехватывало дыхание и сладко щемило сердце.
Каждый из них выбрал свою дорогу.
Майлс сознательно, Жюльет, возможно, от безысходности. Они не смогли ни
остаться вместе, ни забыть друг друга, заплатив за свой выбор собственным
счастьем.
Мы стареем, дни нашей жизни
опадают мёртвыми листьями, которые сгребает в бесформенную кучу неумолимая
лопата судьбы. Древо нашей молодости теряет крону, старится и высыхает. И только в
памяти все эти мёртвые листья прожитых дней остаются нетленными, продолжая на
закате нашей жизни радовать нас своей нежной и свежей зеленью.
И всё же, как одинаково печальны
их голоса, когда мы их слушаем. Будь то пение Жюльет или голос трубы Майлса.
Жюльетт Греко -Les Feuilles Mortes
LES FEUILLES MORTES
paroles: Jacques Prévert,
musique: Joseph Kosma (русский текст Василия Бетаки).
Oh! je voudrais tant que tu te souviennes
Des jours heureux où nous étions amis
En ce temps-là la vie était plus belle,
Et le soleil plus brûlant qu'aujourd'hui
Les feuilles mortes se ramassent à la pelle
Tu vois, je n'ai pas oublié..
Les feuilles mortes se ramassent à la pelle,
Les souvenirs et les regrets aussi
Et le vent du nord les emporte
Dans la nuit froide de l'oubli.
Tu vois, je n'ai pas oublié
La chanson que tu me chantais.
REFRAIN:
C'est une chanson qui nous ressemble
Toi, tu m'aimais et je t'aimais
Et nous vivions tous deux ensemble
Toi qui m'aimais, moi qui t'aimais
Mais la vie sépare ceux qui s'aiment
Tout doucement, sans faire de bruit
Et la mer efface sur le sable
Les pas des amants désunis.
Les feuilles mortes se ramassent à la pelle,
Les souvenirs et les regrets auss
Mais mon amour silencieux et fidèle
Sourit toujours et remercie la vie
Je t'aimais tant, tu étais si jolie,
Comment veux-tu que je t'oublie?
En ce temps-là, la vie était plus belle
Et le soleil plus brûlant qu'aujourd'hui
Tu étais ma plus douce amie
Mais je n'ai que faire des regrets
Et la chanson que tu chantais
Toujours, toujours je l'entendrai!
Не знаю, зачем так душа захотела
Вернуть хоть память тех давних дней,
Когда нас жизнь так заботливо грела,
Что даже солнце казалось светлей.
Но листья сухие сгребают лопатой,
Да, да, я помню: с осенней земли
Опавшие листья сгребли лопатой,
И память, и все сожаленья сгребли.
А ветер северный их рассеял
В ночном забвенье, в холодной тьме,
Ты слышишь? Я до сих пор жалею
О песне, которую ты пела мне.
Пусть хоть напомнит нам эта песня
Те листья опавшие, те года,
Когда неразлучно жили мы вместе,
И как мы любили друг друга тогда.
Но жизнь любовников разлучает
Понемногу, исподтишка,
А прилив равнодушно стирает
Следы их шагов с песка.
Музыку для этой, уже давно
знаменитой песни написал в 1945 году Жозеф Косма (1905-1969), ученик Белы Бартока
и, как его принято называть, «духовный сын Моцарта». Песня ., автором текста
которой является Жак Превер, ещё один французский кино-классик, поэт и
сценарист, поначалу предназначалась для балетного па-де-де «Свидание»,
декорации к которому готовил сам
Пикассо. Услышав эту мелодию, режиссер Марсель Карне был так потрясен, что
написал на эту мелодию сценарий под названием «Врата ночи». Ив Монтан, которого
взяли на главную роль, почему то не пропел её, а промурлыкал без слов. Фильм
провалился, но вне зависимости от этого, песня «Les feuilles mortes» начала
свою блестящую жизнь. И её первой, по-настоящему серьезной исполнительницей,
стала Жюльетт Греко. Необыкновенно проникновенно звучало её пение на фоне
осеннего пейзажа и опадающих листьев. Это была, пожалуй, первая песня в истории
мировой эстрады, созданная в формате клипа.
В 1956 году американский режиссер
Роберт Олдрич (Robert Aldrich) снял чёрно-белый фильм-драму «Осенние листья»
(«Autumn Leaves»). Этот фильм, за
который Роберт Олдрич получил приз за режиссуру на международном кинофестивале
в Западном Берлине в 1956 году, снятый в жанре «film noir» рассказывает о
психологической драме одиночества, доводящей до отчаяния и душевной болезни.
Заглавная песня, английский текст к которой сочинил Джонни Мерсер, стала
популярнейшим хитом в исполнении Нэта «Кинга» Коула. Песней «Autumn Leaves»
сразу же заинтересовались величайшие джазовые музыканты, а самым известным её
исполнением стал стандарт Майлса Девиса.
Такое совпадение наверняка не
было случайным, ведь в песне, сочинённой за четыре года до их знакомства, слово
в слово и нота в ноту звучит история драматической любви белой Феи Жюльетт и
чёрного Мага Майлса.
Майлс Девис- Bye bye Blackbird.
|
Комментариев нет:
Отправить комментарий